Так ты для земного житья
Грядущая женка моя.
Меня неприятно поражали слова «грядущая» – библейское и простонародная «женка»; долго, но тщательно бился я с упорным бароном, убедить его возможности не было, он много говорил с жаром, причем тощее и бледное лицо его мало-помалу вспыхивало ярким румянцем. Прение наше окончил он следующим образом: «Ви не понимает, это сама лутший поэзия!» Головачева-Панаева сообщает: «Когда Глинка стоял возле барона Розена, то выходил сильный контраст. Глинка был маленького роста, смуглый, живой, с хохолком на лбу, а барон Розен, тип немца, высокий, неподвижный, с маленькой головой, с прилизанными светлыми волосами и светлыми голубоватыми глазами, имевшими какое-то умильное выражение».
Нестор Васильевич Кукольник
(1809–1868)
Знаменитейший в свое время драматург. Учился в нежинской гимназии вместе с Гоголем, подавал блестящие надежды, и в глазах товарищей Гоголь не шел ни в какое сравнение с Кукольником. Был учителем русского языка в виленской гимназии, позже служил в Петербурге в министерстве финансов. Обратил на себя внимание драматической фантазией «Торквато Тассо», вышедшей в 1833 г. В следующем году была поставлена на сцене его патриотическая драма из эпохи Смутного времени «Рука Всевышнего отечество спасла». Она имела огромный успех, автор был представлен Николаю и получил от него в награду перстень. В «Московском телеграфе», лучшем журнале того времени, появилась на драму уничтожающая рецензия, написанная редактором журнала Н. А. Полевым. Журнал за это был запрещен. Ходила эпиграмма:
Рука Всевышнего три чуда совершила:
Отечество спасла,
Поэту ход дала
И Полевого утопила.
Следующая драма Кукольника «Князь Скопин-Шуйский» окончательно утвердила среди большой публики славу Кукольника как первого драматурга своего времени. Его восторженно выхваляли Булгарин и Греч, Сенковский ставил его на одну доску с Шекспиром и Гете. Но люди со вкусом относились с полным отрицанием к трескучей, напыщенной и риторической поэзии Кукольника. Сам он был о себе самого высокого мнения. Вокруг него теснился кружок восторженных поклонников, и среди них Кукольник не уставал с энтузиазмом проповедывать о святыне искусства. Направление, данное русской литературе Пушкиным и Гоголем, он глубоко презирал, считал себя главой русского романтизма и носился с мыслью о создании грандиозных типов. Любил выпить и в пьяном виде провозглашал:
– Кукольник велик!
– Кукольника потомство оценит!
Или вдруг заявлял, что русская публика не доросла до понимания его произведений, и высказывал намерение писать по-итальянски или по-французски. Почитатели приходили в ужас и начинали умолять его не покидать русской литературы. Кукольник долго молчал и наконец растроганно заявлял:
– Благодарю вас! Не за себя благодарю, а за искусство, великое дело которого вы так горячо принимаете к сердцу… Да, я буду писать по-русски, я должен писать по-русски, уж по одному тому, что я нахожу таких русских, как вы!..
Кукольник был очень высокого роста, с узкими плечами, и держал голову нагнувши; лицо было длинное, узкое, с крупными, неправильными чертами; глаза маленькие, с насупленными бровями; уши огромные, тем более бросавшиеся в глаза, что голова была слишком мала по его росту. Он был веселый и остроумный собеседник, добродушен, часто по-детски весел. Тонко понимал музыку, недурно сам играл и импровизировал на фортепиано. Был в большой дружбе с композитором М. И. Глинкой и живописцем К. Брюлловым и придавал большое значение этому единению гениальных представителей трех искусств. Триада с теперешней точки зрения была курьезная: гениальный, для всякого времени нужный Глинка, талантливый, нужный для своего времени Брюллов и ни для какого времени не нужный Кукольник. За свою жизнь Кукольник написал несчетное количество драм, романов, повестей, стихотворений, издавал «Художественную газету» (1836–1842), посвященную вопросам искусства. Популярность его также быстро начала падать, как быстро возникла. Журналы все неохотнее стали принимать его произведения. Он умер в конце шестидесятых годов, всеми забытый.
Пушкин относился к Кукольнику совершенно отрицательно, находил, что у него жар не поэзии, а лихорадки, не считал его способным написать хорошую трагедию и даже барона Розена считал талантливее. В письме к жене весной 1834 г. он, описывая съезд на один большой бал, сообщает: «…передо мною весь город проехал в каретах, кроме поэта Кукольника, который проехал в каком-то старом фургоне, с каким-то оборванным мальчиком на запятках, что было истинно поэтическое явление». 10 января 1836 г. Никитенко писал в дневнике: «Однажды у Плетнева зашла речь о Кукольнике. Пушкин, по обыкновению грызя ногти или яблоко, – не помню, – сказал: «А что, ведь у Кукольника есть хорошие стихи? Говорят, что у него есть и мысли». Это было сказано тоном двойного аристократа: аристократа природы и положения в свете».
Кукольник в день смерти Пушкина записал в своем дневнике: «Пушкин умер… Мне бы следовало радоваться, – он был злейший мой враг: сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений он мне нанес – и за что? Я никогда не подавал ему ни малейшего повода. Я, напротив, избегал его, как избегаю вообще аристократии: а он непрестанно меня преследовал… Но в сию минуту забываю все и, как русский, скорблю душевно об утрате столь замечательного таланта».
Есть у Кукольника «драматическая фантазия» «Доменикино». В ней выведен известный итальянский художник Возрождения Доменикино Цампиери, много пострадавший в жизни от завистников и даже, по преданию, отравленный ими. В драме Кукольника Доменикино – идеальный образ художника, равнодушного к благам мира и к ложной славе, всей душой живущего в искусстве. А вокруг него – клевета, зависть, интриги. Во главе завистников стоит художник Ланфранко, который сам о себе говорит: