Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) - Страница 421

421

Приехав в марте 1830 г. в Москву, Пушкин писал Вяземскому: «Киселев женится на Л. Ушаковой, и Катерина говорит, что они счастливы до гадости». Вскоре Елизавета Николаевна и Киселев поженились.

В упомянутом ушаковском альбоме находится, между прочим, знаменитый «донжуанский список» Пушкина – сделанный им поименный перечень женщин, которых он любил. Об этом списке не раз уже упоминалось в этой книге. Приведем его здесь. Список состоит из двух частей: в первой – шестнадцать имен женщин, которых, по-видимому, Пушкин любил всего сильнее; во второй, более длинной, – имена предметов не столь серьезных увлечений.

Первый список. Наталья I (графиня Нат. Кочубей? крепостная актриса Наталья?), Катерина I (Бакунина), Катерина II (актриса Ек. Сем. Семенова?), N. N. (Мария Раевская?), княгиня Авдотья (Голицина-Ночная), Настасья (?), Катерина III (Раевская-Орлова?), Аглая (Давыдова), Калипсо (Полихрони), Пульхерия (Варфоломей), Амалия (Ризнич), Элиза (графиня Воронцова), Евпраксия (Вульф), Катерина IV (Ушакова), Анна (Оленина), Наталья (Гончарова).

Второй список. Мария, Анна, Софья, Александра, Варвара, Вера, Анна, Анна, Анна, Варвара, Елизавета, Надежда, Аграфена, Любовь, Ольга, Евгения, Александра, Елена. Некоторые из этих имен можно расшифровать с большей или меньшей уверенностью: Аграфена – Закревская, три Анны – Анна Ник. Вульф, Нетти Вульф и А. П. Керн. О других именах возможны только предположения, ряд имен совсем не поддается разгадке.

Сергей Дмитриевич Киселев

(1792–1851)

Брат генерала П. Д. Киселева, впоследствии министра государственных имуществ и графа. Служил в лейб-гвардии егерском полку, в 1821 г. вышел в отставку и жил в Москве. Пушкин находился с ним в приятельских отношениях, они были на «ты», вместе кутили. Дошла коллективная записка Вяземского, Бологовского, Пушкина и Киселева (1828–1829) к Американцу Толстому такого содержания: «Сейчас узнаем, что ты здесь, сделай милость приезжай. Упитые винами, мы жаждем одного: тебя». В 1830 г. Киселев женился на Елизавете Ушаковой. С 1837 г. был московским вице-губернатором, с 1838 г. – председателем московской казенной палаты.

Мария Ивановна Римская-Корсакова

(в середине 60-х годов XVIII в. – 1832)

Рожденная Наумова, вдова камергера. Князь Вяземский пишет: «М. И. Римская-Корсакова должна иметь почетное место в преданиях хлебосольной и гостеприимной Москвы. Она жила открытым домом, давала часто обеды, вечера, разные увеселения; красавицы-дочери ее были душою и прелестью этих собраний. Сама Мария Ивановна была тип московской барыни в хорошем и лучшем значении этого слова. Старый век и новый век слились в ней в разнообразной стройности и придавали личности ее особенное и привлекательное значение». Если таковы были лучшие типы московских барынь, то можно себе представить, каковы были типы худшие. Корсакова была богата: в Рязанской, Тамбовской и Пензенской губерниях у нее были две с половиной тысячи душ крестьян. Жила она, однако, «уж очень размашисто» и вечно была в долгах. В городе про нее говорили: «Должна целому городу, никому не платит, а балы дает да дает». Для себя и для детей своих Корсакова стремилась превратить жизнь в один сплошной увеселительный праздник – в этом были цель и смысл всего ее существования. Одна из дочерей ее писала, перечисляя выезды за неделю: «В субботу танцевали до пяти часов утра у Оболенских, в понедельник до трех – у Голицына, в четверг предстоит костюмированный бал у Рябининой, в субботу – вечер у Оболенских, в воскресенье званы к графу Толстому на завтрак, после которого будут танцы, а вечером в тот же день придется плясать у Ф. Голицына. И так всю зиму без перерыва, и все эти балы так оживлены, что приходится вертеться до изнеможения, а потом полдня лежишь в кровати от усталости». Великие танцевальные труды эти не проходили для участниц даром. «В нынешнем году, – пишет она же, – многие поплатились за танцы. Бедная княжна Шаховская опасно больна. У нас умирает маленькая графиня Бобринская от простуды, схваченной на бале». Вот устроенная самой Марией Ивановной folle journe´e [259] , о которой уже за неделю говорили по всей Москве; завтракали у Марии Ивановны, затем катались по городу и предместьям, – было тридцать саней, до ста приглашенных, после катанья закусывали у Ф. Голицына, а кончили день балом в Собрании.

Мария Ивановна была женщина очень энергичная; она усиленно старалась пристроить своих дочерей, даже открыто наседала на намеченного жениха с требованием сделать предложение, указывая, что он уже компрометировал ее дочь; напористо наседала и на важных особ, включая самого царя, устраивая карьеры своих сыновей. Была большая сплетница, с очень злым язычком, и умела мстить врагам: проиграв процесс с Меншиковым, она всюду рассказывала, что эти Меншиковы «родились от матери, но не дети своего отца». Нравом была крута. Однажды собралась в театр, а спектакль отменили, потому что директор театра Ф. Ф. Кокошкин уехал за город со своей любовницей-актрисой. Корсакова вызвала к своей карете служащего из театральной конторы, узнала, что спектакль вправду не состоится, и сказала:

– Передайте Федору Федоровичу Кокошкину, что он дурак. Пошел домой!

И, отъезжая, величественно пояснила:

– Я – Мария Ивановна Римская-Корсакова.

Мораль ее ярко сказывается в письмах к любимому сыну Грише: «Надо к службе рвение, если и не в душе его иметь, но показывать: дойдет до ушей всевышнего (т. е. царя), – вот и довольно, на голове понесут». – «У кого дядюшки есть, тем лучше на свете жить: из мерзости вытащат и помогут». – «Не должно ничем пренебрегать; лучше доброе слово не в счет, нежели скажут: гордец. Приласкать человека немного стоит». Была богомольна. Когда возвращалась с бала, не снимая платья, отправлялась в церковь вся разряженная; в перьях и бриллиантах отстаивала утреню и тогда возвращалась домой отдыхать. Дом ее был большой, просторный, в два этажа и в два десятка комнат, с залой, умещавшей в себе маскарады и балы на сотни персон и благотворительные концерты. Фасад дома выходил на Страстную площадь. В недавнее время в доме этом помещалась 7-я мужская гимназия, а теперь – Коммунистический университет трудящихся Востока. По преданию, именно в этом доме разыгрывается действие «Горе от ума». Рассказывают, что однажды на балу у Корсаковой Грибоедов сильно нападал на пристрастие москвичей ко всему французскому. Это вызвало общее изумление и негодование. Все порешили, что Грибоедов сошел с ума. Весть быстро распространилась по городу, многие заезжали к Грибоедову справляться о его здоровье. Грибоедов сказал: «Я же им докажу, что я не сошел с ума». И написал «Горе от ума».

421