Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) - Страница 473

473

Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,
Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они, за квартиру платили немного,
В лавочку были должны, дома обедали редко;
Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,
Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,
Руки спрятав в карманы (перчаток они не имели!),
Шли и твердили шутя: «какое в россиянах чувство!»

В 1821 г. Дельвиг поступил в Публичную библиотеку помощником библиотекаря И. А. Крылова, известного баснописца. В обязанности Дельвига входило дежурить иногда в библиотеке, исправлять и заполнять какой-то бесконечный каталог и выдавать книги посетителям. Он там много читал и приобрел ту начитанность, которой удивлял друзей, но в лености по исправлению служебных обязанностей нисколько не уступал своему начальнику Крылову. В апреле 1825 г. Дельвиг ездил к опальному Пушкину в Михайловское и прожил там несколько дней. Утро они проводили в чтении и литературных спорах, потом играли на бильярде, обедали поздно, вечера проводили в Тригорском. Пушкин писал брату Льву: «Как я рад баронову приезду! Он очень мил! Наши барышни все в него влюбились, – а он равнодушен, как колода, любит лежать на постели, восхищаясь «Чигиринским старостою» (поэма Рылеева)». В стихотворении «19 октября» (1825) Пушкин так вспоминал об этом посещении Дельвига:

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев.
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О, Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

За это посещение ссыльного Пушкина Дельвиг был удален со службы директором Публичной библиотеки А. Н. Олениным. Через несколько месяцев он поступил в канцелярию министерства внутренних дел. В октябре того же года женился на С. М. Салтыковой. С 1824 г. редактировал ежегодные альманахи «Северные цветы», замечательнейшие по подбору произведений и изящной внешности.

Роста Дельвиг был выше среднего, очень полный; эта болезненная полнота его казалась дородством; из-под высокого, прекрасного лба смотрели голубые глаза, всегда в очках с черной оправой. Был лениво-медлителен и двадцатилетним еще юношей очень степенен; Пушкин говорил, что Дельвиг «родился женатым». Однако он любил и покутить, и поскандалить, что тогда считалось молодечеством; в кругу повес «Зеленой лампы» чувствовал себя, как дома. Писал Пушкину в Михайловское: «…нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! Квартальных некому бить! Мертво и холодно». Первое от Дельвига впечатление было человека холодного и ко всему равнодушного, но кто узнавал его ближе, тот горячо начинал любить за глубокое душевное благородство, веселое добродушие и отзывчивость. А. П. Керн вспоминает: «Мы никогда не видели Дельвига скучным или неприязненным к кому-либо. Может быть, та же самая любовь спокойствия, которая мешала ему быть деятельным, делала его до крайности снисходительным ко всем и даже в особенности к слугам. Они обращались с ним запанибрата, могли быть и грубыми, и пренебрежительными; он на них рукой махнул, и, если бы они вздумали ходить на головах, я думаю, он бы улыбнулся и сказал бы свое обычное: «Забавно!» Он так мило, так оригинально произносил это «забавно», что весело вспомнить. И замечательно, что иногда он это произносил, когда вовсе не было забавно, а было грустно или досадно. Гостеприимный, великодушный, деликатный, он умел счастливить всех его окружающих». Жил он, женившись, на Владимирской улице. По утрам занимался в своем маленьком кабинете, отделенном от передней простой перегородкой из зеленой тафты. Дома ходил в малиновом шелковом шлафроке, за обедом сам разливал суп. Любил хорошее вино и вкусный стол. Спал долго, рано встать было для него серьезным страданием. Был, как Пушкин, очень суеверен: боялся тринадцати человек за столом, передачи соли, плевал, встретясь на улице со священником, имел, кроме того, много собственных примет. Был, однако, очень умен, обладал тонким вкусом и выдающимся критическим чутьем при полном отсутствии профессиональной зависти. Еще в лицее он восторженно приветствовал в стихах Пушкина как бесспорного преемника Державина и предсказывал ему бессмертие. Оценил Баратынского и Языкова, когда они были совсем еще неизвестны. В сонете, обращенном к молодому, только что начинавшему Языкову, в 1823 г. Дельвиг писал:

Младой певец, дорогою прекрасной
Тебе итти к Парнасским высотам,
Тебе венок, – поверь моим словам, –
Плетет Амур с Каменой сладкогласной.
От ранних лет я пламень не напрасный
Храню в душе, благодаря богам,
Я им влеком к возвышенным певцам
С какою-то любовию пристрастной.
Я Пушкина младенцем полюбил,
С ним разделял и грусть, и наслажденье,
И первый я его услышал пенье
И за себя богов благословил!
Певца «Пиров» я с музой подружил
И славой их горжусь в вознагражденье.

Певец «Пиров» Баратынский, в самую тяжелую пору жизни нашедший опору в дружбе и руководстве Дельвига, писал ему:

Ты помнишь ли, с какой судьбой суровой
Боролся я, почти лишенный сил?
Не ты ль тогда мне бодрость возвратил?
Не ты ль душе повеял жизнью новой?
Ты ввел меня в семейство добрых муз…
…Молюся я судьбине,
Чтоб для тебя я стал хотя отныне,
Чем для меня ты стал уже давно!

Пушкин любил Дельвига горячо; по единогласному свидетельству друзей, никого он не любил больше Дельвига. А. П. Керн вспоминает их встречу осенью 1828 г. при возвращении Дельвига в Петербург после девятимесячной отлучки: «Пушкин, узнав о приезде Дельвига, тотчас приехал, быстро пробежал через двор и бросился в его объятия: они целовали друг у друга руки и, казалось, не могли наглядеться один на другого. Они всегда так встречались и прощались: была обаятельная прелесть в их встречах и расставаниях». Дельвиг имел большое влияние на Пушкина. «Дельвиг со всеми товарищами по лицею был одинаков в обращении, но Пушкин обращался с ними разно, – вспоминает племянник Дельвига. – С Дельвигом он был вполне дружен и слушался, когда Дельвиг его удерживал от излишней картежной игры и от слишком частого посещения знати, к чему Пушкин был очень склонен. С некоторыми же из своих товарищей-лицеистов, в которых Пушкин не видел ничего замечательного, обходился несколько надменно, за что ему часто доставалось от Дельвига. Тогда Пушкин, видимо, на несколько времени изменял свой тон и с этими товарищами».

473