В 1846 г. Одоевский был назначен помощником директора императорской Публичной библиотеки и заведующим Румянцевским музеем. Состоял председателем основанного по его мысли филантропического общества посещения бедных. В 1861 г. был назначен сенатором московского присутствия сената и переехал в Москву, где и умер.
С Пушкиным Одоевский находился в хороших отношениях, но близости между ними не было. Туманный философский идеализм Одоевского был глубоко чужд реалистическому складу ума Пушкина, а к фантастической беллетристике Одоевского Пушкин относился равнодушно. Восхищаясь в разговоре с одним знакомым Гофманом, Пушкин заметил саркастически:
– Одоевский тоже пишет фантастические пьесы.
Собеседник возразил:
– К несчастью, мысль его не имеет пола.
Пушкин весело рассмеялся. В 1833 г. Одоевский проектировал издать «Альманах в три этажа», где Рудый Панек (Гоголь) описал бы чердак, Белкин (Пушкин) – погреб, а Гомозейко (сам Одоевский) – гостиную. Пушкин вежливо уклонился от участия в альманахе. Одоевский принимал деятельное участие в «Современнике» Пушкина, поместил в нем несколько очень хороших критических статей.
Иван Петрович Мятлев
(1796–1844)
Родился в богатой аристократической семье, где-то числился служащим, был камергер, имел очень большое состояние, прекрасный дом близ Исаакиевского собора, нередко принимал у себя царскую фамилию. Неистощимый остряк, каламбурист и юмористический стихотворец. Когда в какой-нибудь светской гостиной раздавался дружный, громкий хохот, то безошибочно можно было угадать присутствие Мятлева. Он мастерски читал свои стихи и читал их всегда охотно. Барыни не давали ему проходу, и званый вечер был не в вечер, если не заканчивался чтением Мятлева. Известностью пользовалась его юмористическая поэма «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л’Этранже». Рассказ ведется от лица русской провинциальной барыни, передающей свои заграничные впечатления на обычном в то время «французско-нижегородском» языке, – в таком, например, роде:
Патриот иной у нас
Закричит: «дю квас, дю квас,
Дю рассольник огуречный!»
Пьет и морщится, сердечный:
Кисло, солоно, мове,
Me се рюс, – э ву саве
Надобно любить родное,
Дескать, даже и такое,
Что не стоит и гроша.
Же не ди па, – ла каша
Манная авек де пенки,
Ла морошка, лез опенки,
Поросенок су ле хрен,
Ле кисель э ле студен
Очень вкусны; но не в этом
Ле патриотизм…
и т. д.
Поэма и для своего времени была растянута и однообразна, теперь же просто скучна. Однако в то время она нравилась даже Лермонтову, который писал:
Вот дама Курдюкова!
Ее рассказ так мил,
Я от слова до слова
Его бы затвердил.
Мой ум скакал за нею,
И часто был готов
Я броситься на шею
К мадам де-Курдюков.
А в несравненном исполнении самого Мятлева поэма вызывала неудержимый хохот. Пушкин был с Мятлевым в дружественных отношениях.
Константин Яковлевич Булгаков
(1782–1835)
Брат московского почт-директора А. Я. Булгакова, родился в Константинополе от тех же родителей. Сначала служил по министерству иностранных дел, с 1816 г. – московский почт-директор, в 1819 г. переведен на ту же должность в Петербург. Вяземский о нем сообщает: «Он был вообще характера более степенного, чем его брат, положение его в обществе было тверже и определеннее. Умственные и служебные способности его, нрав общежительный, скромность, к тому же прекрасная наружность снискали ему общее благорасположение. Бильярд (оба брата были большие охотники и мастера в этой игре) был два раза в неделю, по вечерам, нейтральным средоточием, куда стекались министры, дипломаты русские и иностранные, артисты, военные. Разумеется, тут была и биржа всех животрепещущих новостей как заграничных, так и доморощенных. В другие дни, менее многолюдные, дом также был открыт для приятелей и коротких знакомых. Тогда еще более было непринуждения во взаимных отношениях и разговорах». Всегда в темно-синем фраке с металлическими пуговицами и с золотой звездой Белого орла на груди. Когда вальсировал с красавицей графиней Е. Е. Завадовской, это была чудесная пара, которой все любовались. Должность Булгакова доставляла ему ежегодно дохода 100 000 руб. ассигнациями от подписки на иностранные газеты и журналы. До самой смерти Булгакова этот доход принадлежал директорам почт, а потом перешел к правительству.
Графиня Елена Михайловна Завадовская
(1807–1874)
Рожденная Влодек, дочь генерала от кавалерии, – полька по отцу, русская по матери. С 1824 г. жена графа Вас. Петр. Завадовского, в молодости лейб-гусара, в тридцатых годах – обер-прокурора одного из департаментов сената. Исключительная красавица. Современник пишет: «Нет возможности передать неуловимую прелесть ее лица, гибкость стана, грацию и симпатичность, которыми была проникнута вся ее особа». Персидский принц Хозрев-Мирза сказал про нее: «Каждая ресница красавицы ударяет в сердце, как стрела». Граф М. Ю. Виельгорский говорил: «Артистическая душа не может спокойно созерцать такую прекрасную женщину: я испытал это на себе». К графине Завадовской, как недавно выяснилось, обращено знаменитое стихотворение Пушкина «Красавица». Завадовскую воспевали также И. И. Козлов и князь П. А. Вяземский.
Вяземский и некто Богуславский утверждают, что Пушкин изобразил в «Евгении Онегине» Завадовскую под именем Нины Воронской, «сей Клеопатры Невы». Мы считаем это совершенно невероятным. Для обозначения красавиц поэты употребляют целый ряд исторических, мифологических и литературных женских имен: Диана, Венера, Юнона, Пенелопа, Фрина, Мессалина, Клеопатра, Мадонна, Беатриче, Лаура. Но далеко не безразлично, какое из этих имен прилагать к данной красавице: Диане сопутствует представление о девственной чистоте, Пенелопе – о супружеской верности, Мессалине – о половой разнузданности, Мадонне – о божественной святости и т. д. Если подводить под художественные образы соответственные прототипы, то под Ниной Воронской можно разуметь одну только Закревскую, – она целиком подходит под то представление, какое Пушкин имел о Клеопатре. В том же, что мы знаем о Завадовской, нет решительно никаких черт Клеопатры с ее безудержным, садическим сладострастием и «неслыханным служением матери наслаждений». Напротив, во всех воспевающих ее стихах как раз подчеркивается целомудренная чистота ее красоты. Козлов: