В дневнике Пушкина за 1834 г. два раза встречаем упоминания о Филарете. В одном месте Пушкин с осуждением рассказывает о доносе его на религиозную неблагонадежность ученого протоиерея Павского, в другом, по случаю празднования совершеннолетия наследника, пишет: «Всегда много смешного подвернется в случаи самые торжественные. Филарет сочинял службу на случай присяги. Он выбрал для паремии главу из «Книги царств», где, между прочим, сказано, что «царь собрал и тысячников, и сотников, и евнухов своих». Нарышкин сказал, что это – искусное применение к камергерам, а в городе стали говорить, что во время службы будут молиться за евнухов. Принуждены были слово «евнух» заменить другим». Филарет, прочитав стихи Пушкина «26 мая 1826 г.» («Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной ты на казнь обречена?» и т. д.), написал на них поучающий ответ:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью.
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется тобою
Сердце чисто, светел ум.
Пушкина очень задело это стихотворение Филарета, но ответил он ему стихами «Стансы», где писал, что, слушая обличения Филарета, он лил потоки слез нежданных, что ранам его совести отраден был чистый елей благоуханных речей митрополита:
Твоим огнем душа палима,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
Вяземский по этому поводу писал А. И. Тургеневу: «Ты удивишься стихам Пушкина к Филарету: он был задран стихами его преосвященства, который пародировал или, лучше сказать, палинодировал (исправил) стихи Пушкина о жизни, которые нашел он у общей их приятельницы, Елизаветы Хитрово, пылающей к одному христианской, а к другому языческой любовью». Письмо это не рассеивает нашего удивления, как мог Пушкин обратиться с подобными стихами к весьма им мало уважаемому и не заслуживающему уважения Филарету. Объяснение своеобразного психологического процесса, приведшего Пушкина к написанию этих стихов, см. в моей книге статей о Пушкине «В двух планах».
Петр Андреевич Габбе
(1786–?)
Был офицером лейб-гвардии Литовского полка, стоявшего в Польше. За ум, образованность и редкое благородство пользовался огромным уважением среди офицерства. Держался с большим достоинством и независимостью по отношению к начальствующим лицам и к самому цесаревичу Константину Павловичу, командовавшему войсками в Польше. Открыто порицал господствовавшую тогда палочную систему воспитания солдат и всячески пытался их защищать. Был заподозрен в политической неблагонадежности, за ним был учрежден тайный полицейский надзор. В 1823 г., «за дерзкие суждения о высших себя в чине и даже о начальниках своих», был разжалован в солдаты. Все время, однако, он пользовался странным расположением со стороны великого князя Константина. Одного слова раскаяния, на которое вызывал его Константин, было бы довольно, чтобы Габбе получил помилование, но он отвечал, что никакой вины за собой не знает, поэтому и раскаиваться ему не в чем. Вскоре, однако, он получил прощение с возвращением чинов. Когда по этому случаю он представлялся цесаревичу, Константин сказал ему: «Я вас в детских годах ваших носил на своих руках, я привык вас называть Петрушей, вас на своих руках носила моя матушка-императрица, вы все это забыли и пошли против меня». Габбе ответил: «Я вполне чувствую потерю ваших милостей». Цесаревич в ответ кинулся обнимать и целовать его и радостно повторял: «Ну, если так, то все забыто, все забыто! Кто старое вспомянет, тому глаз вон!» В1826г. Габбе был по прошению уволен в отставку с запрещением въезда в Петербург, Москву и Варшаву. Он сделался главноуправляющим обширными имениями Л. А. Нарышкина. В конце двадцатых годов Габбе нелегально приезжал в Москву и у князя Вяземского познакомился с Пушкиным. Друг Габбе Веригин так рассказывает про это знакомство: «При входе Габбе к князю Вяземскому в гостиную, Пушкин, – как рассказывал мне Габбе, – увивался около супруги князя и других тут бывших дам. Князь, обменявшись со своим гостем приветами, обратился к Пушкину с приглашением на пару слов. Знакомство началось без представления одного другому, и это, кажется, показывало, что один, как либеральный поэт, а другой, как либеральная высокого ума личность, не должны были входить в расчет представлений, чем обыкновенно представляемый всегда становился ниже того, кому его представляют. Пушкин сел на лежанку камина, свеся одну ногу на угол лежанки, и, несколько согнувшись, принял участие в разговоре стоявших подле него князя и Габбе. Речь пошла о недавно вышедшей какой-то поэме Языкова; князь находил в тех местах красоты, которыми Пушкин не сильно восхищался. Разговор продолжался с час, и Габбе убедился, что знаменитый наш народный поэт более гениальный, нежели ученый поэт».
В 1833 г., находясь в Крыму, Габбе сошел с ума. Веригин ставит это в связь с вопросом, который ему задала бывшая придворная дама княгиня Голицына: «Да знаете ли вы, почему об вас так хотят знать, знаете ли вы, чей вы сын?» (по всему судя, можно думать, что он был сыном великого князя Константина). Габбе дано было разрешение уехать для лечения за границу, «с тем чтобы впредь не въезжать в Россию, о чем предписать всем полициям». Дальнейшая судьба его неизвестна. Габбе немножко писал. Поместил в «Московском телеграфе» несколько статей и стихотворений. Его книга «Биографическое похвальное слово г-же Сталь-Гольштейн» (1822 г.) вызвала очень одобрительную рецензию князя Вяземского.