Кто бы сказал, что даже дворня ( Тригорского ), такая равнодушная по отношению к другим, плакала о нем! В Михайловском г. Тургенев был свидетелем такого же горя. Бар. Б. А. Вревский – С. Л. Пушкину , 21 марта 1837 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. VIII, с. 63.
Они ( Пушкин и его мать ) лежат теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни. Ал. Н. Вульф. Дневник, 21 марта 1842 г. – Л. Н. Майков, с. 217.
Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить? Наш круг редеет; пора и нам убираться…
Ф. Ф. Матюшкин – М. Л. Яковлеву , 14 февр. 1837 г., из Севастополя. – Я. К. Грот, с. 74.
Со 2 января до настоящего времени я был беспрерывно в делах против чеченцев, и наш отряд не имел связи ни с чем… Эта ужасная новость меня сразила, я, как сумасшедший, не знаю, что делаю и что говорю… Если бы у меня было сто жизней, я все бы их отдал, чтобы выкупить жизнь брата. В гибельный день его смерти я слышал вокруг себя свист тысяч пуль, – почему не мне выпало на долю быть сраженным одною из них, – мне, человеку одинокому, бесполезному, уставшему от жизни и вот уже десять лет бросающему ее всякому, кто захочет. Л. С. Пушкин – С. Л. Пушкину , 19 марта 1837 г., с Кавказа. – Пушкин и его совр-ки, вып. VIII, с. 60 ( фр. ) .
После смерти брата Лев, сильно огорченный, хотел ехать во Францию и вызвать на поединок Дантеса; но приятели отговорили его от этого намерения. Кн. П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. VIII, с. 239.
Пушкин, это высокое создание, оставил мир, в котором он не был счастлив. A. Н. Карамзин – своей матери Е. А. Карамзиной , 12 февр. 1837 г. – Старина и Новизна, кн. XVII, с. 292.
Жизнь Пушкина была мучительная, – тем более мучительная, что причины страданий были все мелкие и внутренние, для всех тайные. Наши врали-журналисты, ректоры общего мнения в литературе, успели утвердить в толпе своих прихожан мысль, что Пушкин упал; а Пушкин только что созрел, как художник, и все шел в гору, как человек, и поэзия мужала с ним вместе. Но мелочи ежедневной, обыкновенной жизни: они его убили. B. А. Жуковский – И. И. Дмитриеву , от 12 марта 1837 г. – Рус. Арх., 1863, с. 1642.
Пушкин был прежде всего жертвою (будь сказано между нами) бестактности своей жены и ее неумения вести себя, жертвою своего положения в обществе, которое, льстя его тщеславию, временами раздражало его – жертвою своего пламенного и вспыльчивого характера, недоброжелательства салонов и в особенности жертвою жестокой судьбы, которая привязалась к нему, как к своей добыче, и направляла всю эту несчастную историю. Кн. П. А. Вяземский – кн. О. А. Долгоруковой , 7 апр. 1837 г. – Кр. Арх., 1929, т. II, с. 231.
Епраксия Николаевна Вревская была с покойным Александром Сергеевичем все последние дни его жизни. Она находит, что он счастлив, что избавлен этих душевных страданий, которые так ужасно его мучили последнее время его существования. Бар. Б. А. Вревский – И. И. Павлищеву , 28 февр. 1837 г., из Голубова. – Пушкин и его совр-ки, вып. XII, с. 111.
Хомяков справедливо полагает, что Пушкин был утомлен жизнью и что он воспользовался первым поводом для того, чтобы от нее отделаться, так как анонимный пасквиль не составляет оскорбления, делающего поединок неизбежным. Охлаждение русского общества к поэту, материальные стеснения, столкновения с министром и, наконец, огорчения, вызванные кокетством его жены, привели его к горестной катастрофе. В. А. Муханов. Из дневника, 2 февр. 1837 г. – Моск. Пушкинист, вып. I, 1927, с. 56 ( фр .).
Жалкая репетиция Онегина и Ленского, жалкий и слишком ранний конец. Причины к дуэли порядочной не было, и вызов Пушкина показывает, что его бедное сердце давно измучилось и что ему хотелось рискнуть жизнию, чтобы разом от нее отделаться или ее возобновить. Его Петербург замучил всякими мерзостями; сам же он чувствовал себя униженным и не имел ни довольно силы духа, чтобы вырваться из унижения, ни довольно подлости, чтобы с ним помириться… Пушкин не оказал твердости в характере (но этого от него и ожидать было нельзя), ни тонкости, свойственной его чудному уму. Но страсть никогда умна быть не может. Он отшатнулся от тех, которые его любили, понимали и окружали дружбою почти благоговейной, а пристал к людям, которые его принимали из милости. Тут усыпил он надолго свой дар высокий и погубил жизнь, прежде чем этот дар проснулся (если ему было суждено проснуться). А. С. Хомяков – Н. М. Языкову , в февр. 1837 г. – Соч. А. С. Хомякова, т. VIII, с. 89–90.
Вглядитесь во все беспристрастно, и вы почувствуете, что способности к басовым аккордам недоставало не в голове Пушкина и не в таланте его, а в душе, слишком непостоянной и слабой, или слишком рано развращенной и уже никогда не находившей в себе сил для возрождения (Пушкин измельчался не в разврате, а в салоне). Оттого-то вы можете им восхищаться или лучше не можете не восхищаться, но не можете ему благоговейно кланяться. А. С. Хомяков – И. С. Аксакову , в 1859 г. – Там же, с. 382.
Здесь все тихо, и одна трагическая смерть Пушкина занимает публику и служит пищей разным глупым толкам. Он умер от раны за дерзкую и глупую картель, им же писанную, но, слава богу, умер христианином. Имп. Николай I – кн. И. Ф. Паскевичу , 4 февр. 1837 г. – Рус. Арх., 1897, т. I, с. 19.
Жаль Пушкина, как литератора, в то время, когда его талант созревал; но человек он был дурной. Кн. И. Ф. Паскевич – имп. Николаю I .
Мнение твое о Пушкине я совершенно разделяю, и про него можно справедливо сказать, что в нем оплакивается будущее, а не прошедшее. Имп. Николай I – кн. И. Ф. Паскевичу , 22 февр. 1837 г. – Рус. Арх., 1897, т. I, с. 19.