Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) - Страница 184

184

В один из субботних вечеров, когда небольшая семья моего директора Артюхова ( директора неплюевского оренбургского кадетского корпуса ) усаживались за чайный стол, на дворе послышался скрип подрезов дорожного экипажа [165] .

– Генерал Пушкин изволил приехать! – прокричал вошедший со двора мальчик, одетый в черкеску из верблюжьего сукна.

Дверь отворилась, и на пороге показался довольно полный господин в дорожной шубе и укутанный шарфом. Тотчас подбежали его раздевать.

– Какой-то вихрь, а не мальчишка прокричал мне: «Дома барин».

– Дома, дома, – подхватил хозяин, – и просит дорогого гостя в кабинет. – Здравствуй, здравствуй!

– Здравствуй, трегубый (у хозяина с детства верхняя губа делилась надвое).

– Только дайте ему, – проговорил «генерал», указывая на своего человека, – прежде распеленать своего младенца. А то мои бакенбарды останутся на шарфе.

При входе в залу опять посыпались приветы. Гость спросил умыться, но хозяин тотчас же предложил Ал. Серг-чу в баню, а потом чай.

– Согласен, если только недалеко баня; мне надоела езда, – отвечал, потирая руки, гость.

– Так, значит, идем; двадцать шагов по коридору – и мы будем в теплушке. Распорядись-ка, – сказал мне К. Д. ( Артюхов ), – чтобы там найти нам людей и свечи.

Захватив кучера и мальчика, которые внесли из саней вещи, я велел зажечь лампу, а сам поторопился сбросить с себя курточку и сапоги, чтобы не быть отосланным в комнату, так как я был уже в казенной бане.

За хозяином вошел гость. Кучер и мальчик проворно принялись за раздевание их.

– Дак как, брат К. Д., у тебя славно здесь! Даже андреем пахнет (ambre´e), – заметил Александр Сергеевич с улыбкою, почесываясь и поглядывая рассеянно по сторонам, – очень порядочно, здесь скорее гостиная, нежели баня.

Хозяин, как человек очень полный, кряхтел и, видимо, радовался первому впечатлению гостя.

– Очень рад, старый товарищ, что могу служить; да спасибо, что ты не сбился с дороги и не мимо меня проехал. А не раз, я думаю, плутал по этим дорогам. В наших местах теперь дорога ведь страшная, а?

– Да, я бросил возок и купил сани.

А дорога ваша – сад для глаз,

Повсюду лес, канавы,

Работы было много, много славы,

Да жаль, проезду нет подчас.

От деревьев, на часах стоящих,

Проезжим мало барыша.

Дорога, скажут, хороша,

Но я скажу: для проходящих! [166]

От этой правды, так верно и скоро выраженной им в стихах, все как бы остолбенели. Хозяин рассмеялся, подал мне карандаш и велел записать на стене. А. С. поправил мои знаки, и на другой день стихи были вделаны в раму под стекло.

Пока Ал. С-ч декламировал, он стоял перед трюмо, правою рукою расправляя кудрявые волосы, а левою прикрываясь, так как был совершенно раздет. На это Артюхов заметил, смеясь:

– А видел ли ты, Ал. С-ч, свое сейчас сходство с Венерой Медицейской?

Последний взглянул в зеркало, как бы для поверки сходства, и отвечал:

– Да, правда твоя. Только ты должен вообразить ее степенство, когда она была во второй половине своего интересного положения.

Н. П. Иванов. Хивинская экспедиция 1839–1840 гг. Рассказы. СПб., 1873, с. 20–22.

В Оренбурге Пушкину захотелось сходить в баню. Я свел его в прекрасную баню к инженер-капитану Артюхову, добрейшему, умному, веселому и чрезвычайно забавному собеседнику. В предбаннике расписаны были картины охоты, любимой забавы хозяина. Пушкин тешился этими картинами, когда веселый хозяин, круглолицый, голубоглазый, в золотых кудрях, вошел, упрашивая Пушкина ради первого знакомства откушать пива или меду. Пушкин старался быть крайне любезным со своим хозяином и, глядя на расписной предбанник, завел речь об охоте. «Вы охотитесь, стреляете?» – «Как же-с, понемножку занимаемся и этим; не одному долгоносому довелось успокоиться в нашей сумке». – «Что же вы стреляете, уток?» – «Уто-ок-с?» – спросил тот, вытянувшись и бросив какой-то сострадательный взгляд. «Что же? разве вы уток не стреляете?» – «Помилуйте-с, кто будет стрелять эту падаль! Это какая-то гадкая старуха, валяется в грязи – ударишь ее по загривку, она свалится боком, как топор с полки, бьется, валяется в грязи, кувыркается… Тьфу!» – «Так что же вы стреляете?» – «Нет-с, не уток. Вот как выйдешь в чистую рощицу, как запустишь своего Фингала, а он нюх-нюх направо – нюх налево, – и стойку: вытянулся, как на пружине, – одеревенел, окаменел! Пиль, Фингал! Как свечка загорелся, столбом взвился»… – «Кто, кто?» – перебил Пушкин с величайшим вниманием и участием. «Кто-с? разумеется кто: слука [167] , вальдшнеп. Тут царап его по сарафану… А он (продолжал Артюхов, раскинув руки врозь, как на кресте), – а он только раскинет крылья, головку набок – замрет на воздухе, умирая, как Брут!»

Пушкин расхохотался и, прислав ему через год на память «Истор. Пугач, бунта», написал:

«Тому офицеру, который сравнивает вальдшнепа с Валленштейном» [168] .

В. И. Даль. Из неизд. материалов для биогр. Пушкина. – Рус. Стар., 1907, т. 131, с. 165.

( В Оренбурге Пушкин остановился в доме оренбургского военного губернатора В. А. Перовского. ) Перовский в то время квартировал в доме мурзы полковника Тимашева, на Губернской, что ныне Николаевская улица (главная в городе), как раз против Благовещенской (теперь Вознесенской) церкви. М. Л. Юдин. – Рус. Арх., 1899, т. II, с. 138.

По показанию старожилов, В. А. Перовский квартировал в доме полк. Тимашева, находившемся на Николаевской ул. в 1 части, в 5 квартале, против алтаря церкви Вознесения Христова, между соседними домами Пенькова и Козина. Дом этот, сохранившийся и доселе (1900 г.), – двухэтажный с мезонином; нижний этаж его каменный, а верхний и мезонин – деревянные. В настоящее время дом принадлежит мещанину Ив. Вас. Ладыгину. М. Л. Юдин. – Труды Оренб. Учен. Арх. Комиссии, 1900, вып. VI, с. 219.

184